Хоан Фогет
Экс-чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров (родился в 1963 году в Азербайджане) начал партию, которую очень сложно выиграть. Его противник – система, которую олицетворяют собой Владимир Путин и им отобранный и прошедший выборы преемник Дмитрий Медведев. В ходе недавнего визита в Барселону лидер «Другой России» и неудавшийся кандидат в президенты в интервью El Pais дал свой анализ политической ситуации в стране и стоящих перед ней серьезных вызовов.
— Вы привыкли жить, когда за вами следят, знать, что ваши разговоры прослушивают, а вы сами не находитесь в безопасности? Это тяжело?
— Ответ на последний вопрос – да. Жизнь очень сложна, и я много езжу. Сегодня я здесь, завтра там, выступаю, потом возвращаюсь в Россию. У меня непредсказуемая жизнь, многие вопросы ускользают у меня из-под контроля. Дело в адаптации: нельзя жаловаться на дождь, надо брать с собой зонтик.
— Вам было бы легче не заниматься политикой?
— Всегда трудно бороться с диктатурой, потому что это сопряжено с большим риском. Между российской политикой и европейской или североамериканской – очень большая разница. В моей стране мы боремся за то, чтобы были выборы. Часто люди на Западе верят новостям из России и считают ее демократической страной, но Россия – не индустриальная и не демократическая страна. Она больше напоминает Белоруссию, Зимбабве, Венесуэлу или Испанию до 1978 года.
— Значит, Медведев такой же, как Александр Лукашенко?
— Покажите мне, в чем разница. Лукашенко, может, немного жестче, но они очень похожи. Особенно если сравнивать свободу слова, собраний и демонстраций или качество выборов. Последние выборы в России были сфальсифицированными, как никогда.
— Неужели трудно найти помещение для 500 человек?
— Для меня это оказалось невозможным. Правительство хотело остановить меня. Чтобы выдвинуть кандидатуру на президентских выборах, необходимо решение собрания из 500 человек. Мне не удалось его провести. У меня уже были арендованы помещения, но потом на их владельцев надавили. Я их не виню.
— Отсутствует надежная судебная система.
— Не я это сказал. Об этом говорится в первой президентской речи Медведева. Он сказал, что два главных вызова, стоящих перед ним, это всепроникающая коррупция и плохая работа судебной системы. Путинская Россия насквозь коррумпирована, правосудие не работает.
— Медведев по-русски значит «медведь». Так ли он свиреп, как о нем говорят?
— Путинский режим содержит в себе некоторые элементы, сформировавшиеся в прошлом, например крайний централизм, не говоря уже о финансовых структурах. Это мафиозная структура, где лояльность – ключ к выживанию и продвижению.
— Вы описываете феодальный режим.
— Он таковым и является. Но в нем есть одна черта, отличающая его от режимов, которые были у нас раньше: все российские крупные состояния находятся в свободном мире. Стоит только проехать от Марбельи до Сотогранде, от Риги до Лондона, побывать в Австрии или Черногории – и вы увидите очень богатых русских! Люксембург занимает первое место в мире по инвестициям в Россию. Отсюда можно сделать очень четкие выводы.
— Путин обогащается на власти?
— Путин не собирается оставаться навсегда. Если он так поступит, его будут считать диктатором, как Лукашенко. Его игра заключается в создании иллюзии демократического лидера. Но он разрушил российское государство.
— Роста не предвидится?
— Экономический рост был выгоден крошечной группе очень богатых людей. До прихода Путина в списке Forbes не было ни одного русского миллионера. Сегодня их насчитывается 87. Состояния 20 богатейших россиян в сумме превышают бюджет Российской Федерации. Это дает представление о диспропорции. Теперь цель Путина – легализовать этот капитал на Западе. И поэтому появился не Сергей Иванов, а либерал Медведев. Но не обольщайтесь: Путин останется самым главным и будет за ним присматривать.
— Но Путин стал премьер-министром, потому что это не противоречит конституции. Передача власти – прелюдия его ухода?
— Мы не можем делать крупных прогнозов. Стабильности нет. Достаточно посмотреть на экономические показатели. Даже официальная статистика правительства предупреждает о катастрофической инфляции, приближающейся форсированным маршем. Инвестиций в Россию нет, весь капитал – на Западе. Путин не справился с главным экономическим вызовом. Когда он пришел к власти, экономика восстанавливалась, а с 2007 года начался спад. Я уверен, что через два года режим будет вынужден произвести очень значительные перемены.
— Это будут демократические перемены, или вы вернетесь в тюрьму?
— Я не собираюсь возвращаться в тюрьму, но произойти может все что угодно. Я должен разделить этот риск вместе с другими активистами. Есть тысячи храбрецов, борющихся с режимом без какой-либо защиты. Я знаменит, и, если что-то случится со мной, весь мир будет об этом говорить. Но пока мы тут с вами разговариваем, кого-то арестовывают, а кого-то допрашивают. Но они не сдаются. Более того, с каждым разом все больше людей поднимают голос и присоединяются к нам.
— Почему вы в своем прогнозе говорите о двух годах?
— Это цикл. Может быть, пройдет меньше двух лет. Конец близок. Уверен, что в конце 2008 года режим Медведева-Путина столкнется с серьезным экономическим вызовом. В лучшем случае – даже раньше. Между самыми богатыми и народом – пропасть, среднего класса практически нет, хотя он и появляется.
— Может ли напряженность между федеральной властью и регионами способствовать некоторой открытости?
— Все, что происходит с Россией, происходит не потому, что она так хочет, а потому, что ее вынуждают. Не знаю, могут ли регионы оказывать давление. Вот рабочие, когда у них не будет денег, станут движущей силой перемен. Мы увидим сильную напряженность, дико растущие цены, все больше бедных на улицах.
— Замечаете ли вы изменение в отношении Евросоюза и США к российскому правительству?
— Они всегда действовали очень прагматично, стремились к выгодным отношениям. Я обвиняю их в использовании двойных стандартов. У них хорошие отношения с Китаем, но никому не приходит в голову сказать, что Китай – великая демократическая страна. Я также осуждаю то, как Жак Ширак и Сильвио Берлускони нахваливают российскую демократию. Все это вредит демократии в России, вредит нам. Точно так же, когда российские граждане видят в Путине друга Буша, Блэра, Ширака, Берлускони и даже Аснара, а также других лидеров свободного мира, пропаганда пользуется этим, чтобы опровергнуть наши обвинения.
— Чего вы хотите от свободного мира?
— Моя просьба проста: бизнес – это прекрасно, но перестаньте наделять Путина демократическим ореолом. Вы же не делаете этого с Китаем. Россия – не демократическая страна. США и Великобритания обрушиваются на президента Зимбабве, но Мугабе не хуже Путина. Он не проводит выборы, результат которых гарантирован. Уго Чавес и то не так самоуверен, как Путин, ему не хватило двух процентов, чтобы выиграть на референдуме. Путин никогда не проиграет на два процента. Чавес – дилетант по сравнению с Путиным.
— Но ничего не происходит.
— Сейчас все выжидают. Они возлагают надежды на Медведева, верят, что он более либерален, что проблем с Россией больше не будет. Они очень ошибаются. К тому же Медведев не обладает легитимностью, он оказался у власти в результате замаскированного dedazo (от испанского dedo – «палец», демократически оформленное избрание по указке власти. – Прим. ред.) вместо выборов. С ним ситуация не улучшится. Так, один судья закрыл сайт оппозиции, зарегистрированный в другой стране. Свободы нет даже в интернете. Они усиливают давление на наши конституционные права. Я не хочу показаться пессимистом, дела идут не хуже, всего лишь так же плохо, как всегда. Это-то и важно. Чего можно ожидать? Есть политзаключенные. Нет свободы. Западные лидеры должны очень четко осознавать, что нельзя подписывать соглашения, придающие легитимность этому режиму. Я надеюсь, что после огромного вреда, причиненного администрацией Буша, новый президент – кто бы им ни стал – найдет время реструктурировать эти отношения. Из европейских лидеров лучше всего нашу ситуацию понимает Ангела Меркель, но есть еще Берлускони, являющийся деловым партнером Путина, во Франции теперь есть Николя Саркози, пытающийся найти баланс между правами человека и развитием Renault, Total и других компаний. Не говоря уже о Гордоне Брауне, у которого своих проблем хватает. Они считают, что Путин и Медведев – одно и то же.
— Президент Грузии несколько дней назад сказал в интервью El Pais, что Россия – «хищник».
— Это не так. Путину наплевать на российские интересы, ему важен только бизнес. Он скорее олигарх, чем диктатор. Я все время говорю, что Путин хочет править как Сталин, а жить как Абрамович. Это корпоративная логика КГБ. Для него политическая прибыль – конкретный результат. Россия – смесь нескольких лобби и корпораций.
— Одно из этих лобби – энергетическое. Это осложняет отношения с ЕС?
— Это не опасное лобби. Это «Газпром», и у него свои интересы. Внешняя политика России не будет осуществляться в ущерб «Газпрому». Это то, о чем я говорил: реальная власть принадлежит корпорациям, российское государство – марионетка.
— Трудно поверить, что вы оптимист, услышав, как вы описали ситуацию.
— Мы не пойдем назад, не будем искать нового Ельцина. Те времена не были хорошими. Мы будем смотреть вперед. То были плохие времена, потому что тогда зародился нынешний режим, постепенно уничтожающий демократию. Единственный способ выйти из этого хаоса – провести выборы и добиться, чтобы власть отвечала за свои действия перед россиянами. Поэтому оппозиция – и левая, и правая – хочет ограничить президентские полномочия.
— Возглавляемое вами движение, «Другая Россия», очень разношерстно. Не создает ли это больше проблем, чем преимуществ?
— Мы хотим, чтобы был демократический хаос, чтобы не было известно, кто выиграет на выборах. Иногда это сложно, но давайте посмотрим на Чили 1988 или 1989 года. Демократия объединила оппозиционеров различных политических толков. У нас общие цели. Мы не согласны по многим вопросам экономики, внешней политики, но самое главное – мы стремимся к демократическому процессу и мирному развитию. Мы строим диалог в стране, которая многие десятилетия жила в состоянии внутренней холодной войны. Я знаю, что испанцы могут понять, что это значит, и как трудно исправить такую ситуацию. Мы сражаемся на выборах. Наш враг – КГБ и его режим.
— Какая у вас идеология?
— У меня разные взгляды на различные темы. Я модератор в «Другой России» и «Национальной ассамблее». Я должен найти равновесие между левыми и правыми. У меня нет идеологического видения. Я могу сказать, что мне нравятся низкие налоги, но я понимаю, что сейчас в России отсутствуют очень многие элементы социального планирования. Я скорее либерал, но понимаю, что нужно моей стране. Моя цель – свободные выборы. Мое сердце с либералами, но политика в России в значительной мере асептична. В Испании есть множество штампов. Если ты консерватор, ты за низкие налоги и ты религиозен. Я за право на жизнь и за право женщины распоряжаться собственным телом, и я не религиозен. Сейчас в России мы знаем, что первое называется демократией.
— Что бы вы сделали в первую очередь, если бы были президентом?
— Сократил полномочия президента. Надо бы провести множество политических реформ, чтобы ослабить диктаторское государство.
— Вам не хватает шахматных правил в политике?
— Да, потому что в шахматах есть правила, а при путинском режиме – нет. Будучи игроком, я анализировал ходы соперника в заданных рамках. Сейчас я не могу этого сделать, потому что рамок нет, каждый раз вариантов становится больше.
— Снова слова оптимиста.
— Российское общество очень хорошо принимает то, что мы делаем. Мы все еще там, мы выживаем. Мы едины, как никогда. Нам предстоит многое сделать. У нас нет средств, мы подвергаемся чудовищному давлению на всех уровнях, и, несмотря ни на что, мы все еще держимся. На будущий год о нас будут слышать чаще.
— Сколько человек поддерживает «Другую Россию»?
— Мы точно не знаем, потому что не ведем учет. Вопрос не в количестве, и я скажу почему. В организации с большей или меньшей интенсивностью работают, может быть, 20 тыс. человек, но главное – это уровень мобилизации. Многие спрашивают нас, как объединиться. Когда проходят демонстрации, западные СМИ считают, что 3-4 тыс. человек – это пустяк. В Барселоне на манифестацию против войны в Ираке вышел миллион человек, и полиция их не трогала.
— Да, здесь это проще сделать, чем в России.
— Но 3-4 тысячи человек, готовых к тому, что их изобьют и арестуют, – это много. В Москве прямо сейчас 1000 человек готовы быть арестованными. 40 лет назад только семеро вышли на Красную площадь, чтобы осудить оккупацию Чехословакии.
— Нет ли у вас ощущения, что эту партию вы играли черными? Вы бы предпочли белые?
— Белые всегда позволяют предугадывать и делать ход первым, завладевать инициативой. Но сейчас у нас нет даже черных. Мы далеко позади. Мы не видим даже стола с шахматной доской. Это игра на выживание, и мы все еще здесь. Мы, конечно, не «оранжевая революция», но мы могли бы быть похожи.