Кисель Соловья не смотрит. Из принципа. И близким не дает. Говорит, в семье и без того психбольных хватает.
У Соловья телевизора вообще нет. Домашние не знают, чем он занимается по вечерам. Нравственная чистота прежде всего! Он даже шутку сочинил: Соловья Киселем не кормят!
Но когда-то надо решить, кто круче. В стране одного царя не может быть двух героев! И тогда Путин сказал: пусть померятся в честном бою. По урюпинскому счету!
Схему выбрали обычную: каждый выступит на поле противника, победитель определится по зачету двух матчей. Вертанули барабан с двумя шарами, вся страна, затаив дыхание, наблюдала, как шары бешено носятся по кругу, высекая лбами взаимные искры. Извлекли и вышло: сначала Соловей в гостях у Киселя, потом наоборот.
Стали готовиться. Из всех щелей повылазили тотализаторы, газеты запестрели прогнозами и раскладами. Прохожих донимали на улице опросом: «Кто кого сборет?» Прохожие, как сговорились – пятьдесят на пятьдесят с разницей в границах погрешности. Подобного ажиотажа никто не упомнит. Разве что когда Сталина хоронили. Куда там всеобщее потепление с дальнобойщиками!
Итак, первым принимал Кисель. Свою команду он рассадил хитро: в нижних рядах – крикуны. «Закричим Соловья, заголосим, какую бы околесицу не нес! Даже если начнет читать наизусть обращение Путина Федеральному собранию. У него, суки, ничего святого за душой! Это я про Соловья».
Внизу крикуны – на верхнем ярусе топтуны. Под потолком топот слышнее. Снизу орут на каждое слово противника – вверху топочут. Ни один Соловей не выдержит.
Меж рядами, на ступеньках, тоже топтуны, но уже не в переносном смысле, а реальные. Если оппонент звуковую атаку переживет, то они по команде тремя ручьями сбегутся к центру и во всю отработают ногами. Это не художественный образ, это правда телевизионной жизни.
Потренировались. На прогоне двух контрольных закричали, одного затоптали, многие с работы вернулись на костылях.
Наконец приходит Соловей. Вся страна у экрана. Соловей тактику придумал простую, но верную: на чужой программе сгонять ничейку, а уж в своих стенах победа обеспечена.
Пошел прямой эфир. Кисель начинает нейтральную тему: бомбить Стамбул ядерной бомбой или не бомбить? Киселевский народ и команда его экспертов дружно вопят: «Бомбить и никаких гвоздей!» Отвопились, все смотрят на Соловья, какие слова он произнесет первыми, а потом на него приказано кричать, топать и прыгать.
Он же спокойным голосом говорит: «Стамбул? Почему Стамбул, а не всю Турцию? И не полметра радиоактивной, а метр. Не пыли, а грязи. Не по городам, а от моря до Кавказа! Вы чего вдруг такие мирные?»
Народ смотрит на Киселя, тот моргает. Эту реплику он давно для себя готовил: вы чего такие мирные? Вынашивал и лелеял. Неужели научно-промышленный шпионаж? Кто слил из своих?
И пока он моргает, Соловей как ни в чем не бывало продолжает: «И не только Турцию, но и Европу. Чем она лучше? От них вечно тот же нож в ту же спину. Мы и без Европы проживем. Жили предки, не померли, и мы не помрем. Свинья не выдаст, бох не сожрет».
Кисель аж за сердце схватился. Он и эту фразу именно в таком виде сочинил к нужному моменту. А он, момент, оказывается, уже наступил. Да что же это творится-то?
А Соловей кураж схватил и не выпускает. Тычет пальцем в ряд притихших крикунов с топтунами и громогласно вопрошает: «Вот ты, да-да, ты. Ты русский?»
Тот, в кого уперся палец, онемел, ждет от Киселя подсказки, но Кисель в ступоре. «Ну да, – бормочет бедняга, – как бы да».
«А что ты сделал для России? – атакует его Соловей. – Что предложил родине? Кого ядеркой бомбить? Я за тебя отвечу, если ты стесняешься. Бомбить надо по всем сразу! Всех полить радиоактивным гелием!! А атмосферу отсосать и похерить!!!» (Видно, что звуковых октав Соловью не хватает, сейчас он перейдет на меццо-сопрано в ультразвуке.)
Тут Кисель приходит в себя и кричит фальцетом (с явным недобором в килогерцах): «Всех польем, одна Россия будет чисто девственной. Как в поле снег!»
Соловей удивленно к нему оборачивается: это кто тут еще живой рыпается? Кисель по инерции продолжает: «Мы имеем право! Дождались! Выстрадали!»
Соловей улыбается (вот, добрая душа, пожалел) и соглашается: «А почему?»
Кисель к вопросу не готов, перепрашивает: «Что почему?»
Соловей: «Это я спрашиваю – почему выстрадали и дождались?» И не дожидаясь ответа, поясняет (а голос добрый, хотя с каждой нотой крепчает и жжет): «Потому что нам все можно! Никому нельзя, а русским всё!»
Кисель только кивает – тут не возразишь, не вставишь.
«Потому что у русских всё по делу! Ничего лишнего! Ни хромосом, ни денег, ни культуры! Ничего не пожалеем! Все для победы!»
И публика – киселевская публика, его проверенная команда – аплодирует Соловью. Кисель глазам не верит – кошмар! А Соловей запахивается в свой выездной френч и уходит с поля, как гладиатор-победитель, не оглядываясь на поверженный труп врага.
Вот увидите, еще назовут птичку соловьем в честь Соловья, – такой неприкрытый и полный успех!
Но время идет. Началась тяжелая неделя подготовки. Теперь Киселю надо выступить на поле Соловья. В одиночестве, без верных помощников, при счете не в свою пользу. Ведь у Соловья свой отряд крикунов-топтунов.
И снова вся страна у экрана. Что придумает Кисель?
И он придумал.
Начинается шоу Соловья. Хозяин площадки, улыбаясь, порет всякую ахинею для зачина. Глаза его команды горят акульим огнем. Сейчас они сожрут Киселя по одному жесту атамана. Слова не дадут вякнуть. Это будет красивый разгром под ноль.
«Ну, и что вы, дорогой, на это скажете?» – ехидно спрашивает Соловей гостя передачи после вступительной ахинеи.
А тот, не разжимая губ, вдруг лезет за пазуху, извлекает огромный дуэльный пистолет времен Пушкина и направляет его на Соловья: «Ни слова, падаль! Один звук и ты прах и тлен!»
Народ в столбняке. Кисель, хищно осклабясь, продолжает тему:
«Я будут говорить, а ты молчать. Раскрыл варежку – и покойник. Вы тоже». (Поводит дулом вдоль рядов. Ряды со страху срочно защелкивают варежки.)
Соловей под прицелом стоит не жив, хотя и не мертв. Вот ведь, хотел же потребовать тщательного обыска перед передачей. Но его, Соловья, не щупали на входе в студию Киселя с целью обнаружения оружия и наркотиков – теперь ответное благородство играет с ним недобрую подлянку.
Кисель, добившись тишины на концерте у Соловья (впервые в истории человечества!), начинает развивать тему, пощелкивая кремниевым курком:
«Пора прекратить лицемерие. Никакая мы не мирная нация! Мы разбойники! И нами да, правит организованная преступная группа. И правильно правит. Потому что все мы, русские, и есть ОПГ. Одна мировая ОПГ! И вправе делать, что хотим. А чего не хотим – никто не заставит».
Его слова падают на присутствующих, как манна с крыши, и народ начинает вылезать из-под стульев: а ведь правду мужик глаголет.
«Да, все мы! Мировые бандиты! И не надо стесняться, надо гордо поднять голову! И я, и мой друг Соловей тоже. Мы пираты и насильники! Прочь красивые ложные слова! Они не красивые. Красиво говорить правду. Все мы Чайки!»
Тут раздается голосок Соловья: «А почему? Потому что мы венец эволюции в обе стороны, вот почему!»
Пауза. Кисель даже не ожидал, что противник еще дышит. Он к нему поворачивается и снова наводит пистоль: «Ну, и почему, поясни-ка, мы их венец, а не они наш? Раз сказал хэ, говори у!»
Но не дали Киселю сказать ху на этот риторический вопрос. Кто-то из роты соловьевых экспертов выкрикивает: «А путин бох!»
И тут Кисель вместе с Соловьем в один голос: «Он выше, чем бох!»
И пошли взахлеб, как куры на току: «Бох бохов! Самый божий из всех! Божей некуда. Вечный!»
Народ в истерике. Добавить уже нечего. Всеобщий экстаз и катарсис.
Нужен красивый аккорд. Заключительная конфета на общий торт. Чтоб сам Путин заметил и улыбнулся.
Но где она, реплика-мажор? Кисель скрежещет зубами и глазами, думает в срочном режиме. У Соловья френч трещит от напряжения. Что, что сказать в финале? Это и будет победой по очкам.
Тут юзом выскакивает вперед плюгавый человечек с неприличной фамилией и окатывает всех ушатом высшей, незамутненной истины:
«Мы все ему снимся!»
Занавес.
Эх, видели б вы, как смеялся и хлопал в ладоши Путин. Только и спросил: «Что за червяк? Всех урыл. Хазанов, что ли?»
Ему подсказывают: «Некто Сатановский, ваше величество. Прикажете наградить? Или пусть живет?»
Путин машет рукой: «Подождем, когда еще отчебучит. Там поглядим. (Зевает.) А сейчас баеньки. Утро вечера ядренее». И довольный своей шуткой, идет облачаться в ночной халат.
Путин спит, мы Ему снимся. Каждый из нас. Кто впрямую, кто ненароком.
Вот ты и оправдай! А то проснется – и тебя не станет.