Дмитрий Губин
От моей немецкой квартиры до бывшего нацистского концлагеря в Дахау электричкой ехать час.
Я живу в Аугсбурге — 300–тысячный зеленый такой университетский городок, бывший текстильный центр. В минуте — старая красильная башня: с нее вывешивали на просушку рулоны ткани. Выглядело впечатляюще, так что идею длинных узких знамен быстро заграбастали нацисты, большие мастера наглядной агитации. Как выглядел восторженно зигующий Аугсбург, увешанный алыми полотнищами со свастиками в белом круге, можно увидеть в музее текстильной промышленности рядом с башней. В кинозале там хроника нон–стоп: сначала нацисты и красоты тоталитарного стиля, потом — порубленный в крупу бомбардировками город, потом — возвращение на руины тех, кто выжил.
Не уверен, что каждый немец знает дату вторжения Гитлера в СССР, но ни у одного немца нет шанса дожить до совершеннолетия и не быть ткнутым в прошлое: в Дахау, в Бухенвальд, в бесконечно повторяемую хронику (свастики, бомбежки, руины). Поднимаешься на верхотуру башни при ратуше, но, прежде чем глянешь на город со смотровой площадки, десять раз увидишь минувшее. Вот пышная Бавария при Гитлере. Вот уничтоженная Бавария. Это вбивают в голову с детства. Процесс денацификации, запущенный в ФРГ после войны, не прекращается и сегодня. Это не Гитлер–выродок пришел и устроил, это все немцы виновны, это все немцы признают, это все немцы в содеянном каются.
