И очень тяжелая для меня новость на этой неделе, лично для меня, и я думаю, для очень многих людей, которые знали Каху Бендукидзе – его смерть. Понятно, что Каха был человек… достаточно много ел и достаточно много весил, но все-таки я думаю, что дело не только в физиологии, но и в том, что… Я, если честно, считаю, что Каху убило то, что произошло с грузинскими реформами, потому что, как он ни старался этого скрывать, он все-таки был очень подавлен победой партии Иванишвили; и не в физическом смысле, что Кахе что-то угрожало — хотя, учитывая, что всем грузинским реформаторам что-то сейчас угрожает, то это, возможно, угрожало и Кахе – а вот именно в том стратегическом смысле, что все-таки все реформу в Грузии были заточены на то, чтобы сочетать рынок с демократией. И Саакашвили это всегда говорил, он стоял на демократии. И выяснилось, что рынок с демократией не совместим.
Понимаете, в Советском Союзе мы все исходили из того, что, с одной стороны — рынок и демократия, с другой стороны — тоталитаризм и плановая экономика. И вот последние годы становится все более очевидно не только на примере Грузии, не только на примере России, но также на примере Венесуэлы, Таиланда, массы нищих стран, что рынок несовместим с демократией; и более того, становится очевидно на примере богатых стран, в которых все больше демократии, все меньше рынок. И вот это для Кахи было очень непереносимо.
Прежде всего я просто хочу сказать, что Каха был моим идейным учителем и наставником, что это тот человек, который впервые меня научил разбираться в экономике, когда я еще маленькой журналисткой начинала где-то в 96-м году — как раз были неплатежи. Я помню, когда я увидела Каху на каком-то совещании, который вдруг быстро и на пальцах стал объяснять, что такое неплатежи. Это была совершенно потрясающая оригинальная теория, совершенно правильная о том, как отсутствие денег, взаимные неплатежи играют роль денег, почему плохие деньги (потому что неплатежи – это плохие деньги) вытесняют хорошие из обращения, и какие последствия это имеет для экономики, налогов и так далее. Неплатежи, правда, скоро кончились, потому что 98-й года, девальвация рубля и, собственно, это прекратилось.
Но Каха был, прежде всего, не только бизнесменом, а очень оригинальным экономическим мыслителем, твердым рыночником. И тот факт, что он при этом был успешным бизнесменом, это придавало очень большой вес его словам, потому что всегда это были слова не просто человека, который, в принципе, разбирается в экономике где-то как сидящий в слоновой кости Нобелевский лауреат. Я помню, как еще тогда же, где-то в начале 96-го года, когда все очень сильно восхищались… слово МВФ значило…, вы знаете: «МВФ сказал…», «Всемирный банк сказал…». Мы сидим с Кахой, и вдруг он говорит: «МВФ — Госплан на Потомаке!» Все. Вот для с тех пор МФВ и Всемирный банк остались «Госпланом на Потомаке». И более того, очень многое, что я думаю о современных международных бюрократических учреждениях берет начало с той реплики Кахи. Естественно, это была не просто реплика, естественно, он объяснил, почему Международный валютный фонд является типичным бюрократическим учреждением, которое на самом деле озабочено, прежде всего, собственной сохранностью и дает весьма странные рекомендации странам, не связанные с какой-то теорией заговора, а связанные просто с глупостью бюрократов, которые принимают решение.
читать дальше →
