Москва летом 2015-го: еще вся в георгиевских лентах, пусть и выцветающих уже; машин меньше; люди нахмурились; магазинные полки обеднели; уличная реклама смеется над санкциями; по телевизору рассказывают только о том, как скверно жить на объятой хаосом Украине, как будто никакой собственной жизни у россиян и нет. Политик в стране есть лишь один, и других, кажется, уже не будет.
Киев этим же летом: на улицах фронтовики в форме гуляют с барышнями в мини, билборды рекламируют военно-патриотические движения, магазины забиты запрещенными в России продуктами, на улицах и ресторанах все говорят по-русски, а по телевизору на обоих языках передают сводки с полей сражений, где украинские солдаты воюют с российскими оккупантами. Политиком пытается быть каждый.
Два разных государства. Но вот общее: по обе стороны границы, на которой теперь россиян допрашивают, не затем ли они едут на Украину, чтобы воевать, — подъем национального духа. Футболки и айфонные чехлы с Путиным в большой моде в Москве; желто-голубые флаги над частными домами, магазинами, машинами — в Киеве. И у нас, и у них — наконец гордость за свою страну. Впервые за двадцать с лишним лет.
Россия все двадцать лет после объявления своей независимости (от чего? от имперского бремени?) всё пыталась найти себе новую национальную идею, идеологию, веру в себя обрести. Но люди, которые изобретали это для нас в администрации президента и экспертном сообществе, сами были слишком неверующие и циничные, слишком были увлечены освоением бюджетов и побочным бизнесом, поэтому национальные идеи у них получались все полудохлые, как гомункулус в пробирке. Демократия наша мертворожденная, модернизация наша мертворожденная, энергетическая супердержавность наша — кислых щей. Ничто не прижилось в народе и ничто не работало, кроме одного призыва: «Обогащайтесь!». Хотя бы большинство и решило, что обогатиться — значит набрать потребительских кредитов.
