К вопросу о халявном бабле

8 августа 1588 года в Гравелинском сражении свежесозданный английский флот вступил в бой с испанской «Непобедимой Армадой» и полностью разгромил ее. Англичане не потеряли ни одного корабля, что стало шоком для современников: никто не сомневался в победе испанцев.

Англия на тот момент еще не была морской державой и только училась воевать на морях.

Хотя количество кораблей у сторон было равным, англичане вообще не имели опыта больших морских сражений, и свой флот они наскоро собирали из тех кораблей, что оказались под рукой. Их флот представлял собой «сборную солянку» из разногабаритных судов, не предназначенных, чтобы действовать совместно. Английским флотом командовали не профессиональные военные, а корсары-каперы, умеющие лишь захватывать и грабить одиночные суда. Команды английских судов тоже были не профессиональными военным, а в основном «ополченцами» (в хорошем смысле этого слова) набранными с торгового флота. У англичан была сильная недостача боеприпасов и пороха.

Испанский же флот был хорошо организован, укомплектован профессиональными военным моряками, им командовали выдающиеся адмиралы, он имел достаточно боеприпасов, а его основу составляли самые передовые корабли того времени, многопушечные галеоны, специально предназначенные, чтобы вести организованный бой в морском строю.

Написано много томов о причинах поражения «непобедимой Армады» и победе англичан, но основная причина — лежит на поверхности.

Гравелинское сражение

Во время Гравелинского сражения английские моряки с изумлением наблюдали, как чугунные испанские ядра, ударившись о борт английского судна, рассыпались на мелкие осколки, не причиняя англичанам никакого вреда. И как испанские галеоны, сделав один-единственный залп, теряли управление и выходили из боя.

Халявный золотой дождь просыпавшийся в 16 веке на Испанию из ее заокеанских американских колоний имел те же самые последствия, что и нефтедоллары, затопившие Россию в начале XXI века — главным назначением государственного бюджета стал распил его между особами, приближенными к императору. Вот потому-то и ядра испанцев имели «неизвестный технологический дефект» и пушки на галеонах были закреплены так, что их отдача причиняла собственным судам большие разрушения, нежели английские залпы.

Испанская корона сделала выводы и предприняла жесткие меры. Посыпались головы. И уже через год Френсис Дрейк, оправившийся добивать испанский флот с собственной английской «Антиармадой» потерпел от испанцев сокрушительное поражение.

Целых десять лет потом испанский военных флот брал реванш: били англичан на морях, как котят, во всех уголках земли. Но… никакой королевский гнев и профессионализм испанских военных уже не мог остановить налаженные механизмы распила испанского госбюджета. А потому вольная Англия вскоре стала владычицей морей, а абсолютистская Испания — одной из самых бедных стран Европы.

http://shipilov.com/zhurnalistika/1331-k-voprosu-o-khalyavnom-bable.html

Иосиф Бродский. Размышления об исчадии ада

Полагаю, что в мировой истории не было убийцы, смерть которого оплакивали бы столь многие и столь искренне. Если количество плакавших еще легко объяснить величиной популяции и средствами информации (и тогда Мао, если он, конечно, умрет, займет первое место), то качество этих слез объяснить гораздо труднее. 20 лет назад мне было 13, я учился в школе, и нас всех согнали в актовый зал, велели стать на колени, и секретарь парторганизации — мужеподобная тетка с колодкой орденов на груди — заломив руки, крикнула нам со сцены: «Плачьте, дети, плачьте! Сталин умер!» — и сама первая запричитала в голос. Мы, делать нечего, зашмыгали носами, а потом мало-помалу и по-настоящему заревели. Зал плакал, президиум плакал, родители плакали, соседи плакали, из радио неслись «Marche funebre» Шопена и что-то из Бетховена. Вообще, кажется, в течение пяти дней по радио ничего, кроме траурной музыки, не передавали. Что до меня, то (тогда — к стыду, сейчас — к гордости) я не плакал, хотя стоял на коленях и шмыгал носом, как все. Скорее всего потому, что незадолго до этого я обнаружил в учебнике немецкого языка, взятом у приятеля, что «вождь» по-немецки — фюрер. Текст так и назывался: «Unser Fuhrer Stalin». Фюрера я оплакивать не мог.

Возможно, повлияло также и то, что семья готовилась к отъезду. Ибо стало известно, что в результате «дела врачей» (в результате сомневаться не приходилось) всех евреев будут перемещать на Дальний Восток, чтоб тяжким трудом на благо своего социалистического отечества они могли искупить вину своих соплеменников: врачей-вредителей. Мы продали пианино, на котором я все равно не умел играть и которое было бы глупо тащить через всю страну — даже если б и разрешили; отца выгнали из армии, где он прослужил всю войну, и на работу нигде не брали; работала только мать, но и она держалась на волоске. Мы жили на ее зарплату и готовились к депортации, и по рукам ходило письмо, подписанное Эренбургом, Ботвинником и другими видными советскими евреями, которое гласило о великой вине евреев перед советской властью и которое со дня на день должно было появиться в «Правде».

Но в «Правде» появилось сообщение о смерти Сталина и о том, что смерть эта — всенародное горе. И люди заплакали. Но они плакали, я думаю, не потому, что хотели угодить «Правде», а потому, что со Сталиным была связана (или, лучше сказать, он связал себя с нею) целая эпоха. Пятилетки, конституция, победа на войне, послевоенное строительство, идея порядка — сколь бы кошмарным он ни был. Россия жила под Сталиным без малого 30 лет, почти в каждой комнате висел его портрет, он стал категорией сознания, частью быта, мы привыкли к его усам, к профилю, который считался «орлиным», к полувоенному френчу (ни мир, ни война), к патриархальной трубке,— как привыкают к портрету предка или к электрической лампочке. Византийская идея, что вся власть — от Бога, в нашем антирелигиозном государстве трансформировалась в идею взаимосвязи власти и природы, в чувство ее неизбежности, как четырех времен года. Люди взрослели, женились, разводились, рожали, старились, умирали,— и все время у них над головой висел портрет Сталина. Было от чего заплакать.

читать дальше

Вторая холодная

Представьте себе, что вы идете по весенней степи. Вокруг все цветет, лицо обдувает нежный ветерок, светит солнце, где-то в небе поет жаворонок. Ть-тю-тю-тю-тю. Фьють-фьють-фьють. Жизнь прекрасна, и в сердце крепнет уверенность, что так будет всегда.

И вдруг земля разверзается прямо у вас под ногами, вы летите вниз и обнаруживаете себя в глубокой холодной пещере. Вокруг никого, кроме летучих мышей. Темнота.

«Ерунда, — думаете вы, когда проходит первый шок, — где-то здесь наверняка есть выход. Сейчас мы его найдем». Но выход не находится ни через полчаса, ни через час, ни через пять. Вы бродите в темноте, натыкаясь на стены и спотыкаясь о сталагмиты, и постепенно впадаете в отчаяние. И вдруг — о чудо! Вы видите пятно света. Вон же он, выход, совсем рядом, всего лишь сотня шагов! Вы из последних сил устремляетесь туда — только чтобы увидеть, как в самый последний момент, прямо у вас перед носом, группа хорошо одетых людей в черных галстуках заваливает выход из пещеры гигантской каменной плитой.

Свет исчезает. Надежда тоже. Вокруг только темнота, сырость и шуршание перепончатых крыльев.

Примерно в такой ситуации оказались сегодня Путин и его ближайшее окружение.

Закон о санкциях похоронил все надежды на прорыв международной блокады, которые Кремль лелеял с ноября 2016 года. Отдельные прикормленные «аналитики» еще хорохорятся: одни рассказывают, что Запад теряет от санкций столько же или больше России — называются цифры 17, 20, даже 100 миллиардов долларов. Другие — о том, что ЕС сейчас в отместку за «Северный поток» наложит свои санкции уже не на Россию, а на США. Но все эти разговоры — не больше, чем аутотренинг.

Экономика Запада в 35 (тридцать пять) раз больше российской. Для России даже 20 миллиардов долларов — годовой оборонный бюджет. Для Запада даже 100 миллиардов — менее 0,3% его ВВП. Западная экономика последствий санкций даже не заметила. Даже в странах, на которые якобы пришелся самый сильный удар, — Германии и Польше — ВВП сейчас растет быстрее, чем в 2012–2013 годах. В России рост ВВП после 2014 года сменился падением. Не больше смысла и в надежде на санкционную войну ЕС с США из-за российских газопроводов. Во-первых, их взаимный торговый оборот составляет треть от общемирового, и ЕС не станут рвать эти отношения из-за какой-то России. Во-вторых, чтобы наложить на кого-то санкции, ЕС требуется формальное согласие всех его членов. Но в ЕС у «Северного потока — 2» противников не меньше, чем сторонников. Около десятка стран из Восточной Европы и Скандинавии выступают против его строительства и будут только рады, если этот проект провалится.

читать дальше